МУЖСКИЕ БАЙКИ

Когда еще, господа, толковать про l'amour, ежели не в День св. Валентина? А потому хочу предложить вашему вниманию несколько любовных историй, рассказанных мне в разное время и разными людьми.

Этюд в розовых тонах

- Кто сказал, что любовь - не картошка? Мне, например, однажды удалось заработать на чужой любви вполне приличный ужин. Дело было давным-давно, еще при Брежневе. Был какой-то политический праздник, то ли День конституции, то ли 7 ноября. В общем, лишний повод бухануть: от сессии до сессии живут студенты весело. И на всех четырех этажах нашей общаги шла повальная пьянка. У нас с мужиками был финансовый напряг. По амбарам помели, по сусекам поскребли, но наскребли вчетвером только-только на пять пузырей водки. Потому закусь была чисто символическая: полбулки ржаного хлеба, пара луковиц и столько же крутых яиц. Так что заедать пойло пришлось мануфактурой. Примерно в полночь, как раз в разгаре пьянки всем в голову пришла одна и та же мысль: жрать охота! И пошли мы побираться по соседним комнатам. В одной хозяева еще не спали и пожертвовали нам пару черствых пирожков. В другой с кровати поднялось в дупель пьяное чмо: "Че надо?" - "Хавать!" - "Там!" - чмо ткнуло пальцем в сторону стенного шкафа и снова ушло в аут. В шкафу обнаружилась банка килек в томате. Тут мы в конец оборзели (голод не тетка), и друган мой Майкл МакКленон (в миру - Мишка Кленов) высадил третью дверь ногой. И хлипкая задвижка не выдержала. Посередине комнаты стояли, обнявшись, две телки - одна голяком, другая в расстегнутом халате. Мы тихо охренели. Они - тоже. Немая сцена длилась минуту. Потом у кого-то из нас хватило ума захлопнуть дверь. Спустя еще минуту, Мишка приоткрыл ее и приторным голоском пропел: "Девочки, у вас покушать не найдется?" Еще как нашлось! На столе появилась кастрюля борща, бутерброды с копченой колбасой, соленые огурцы и еще какой-то хавчик. Накормили нас от пуза. Оно и понятно: не дай Бог, дошла бы история до деканата...

Секс-дезертир

- Служить мне пришлось у черта на куличках - в тайге, где из баб одна лишь Дуня Кулакова. И совсем бы у личного состава крышу снесло, кабы не соседний леспромхоз. Как-то раз мы с корефаном двинули туда в самоход: он там себе надыбал чувиху, а мне обещали ее подругу привести. В поселковом кильдыме набрали мы на всю солдатскую получку рассыпухи. Вмазали для настроения, поэтому подруга мне показалась ничего. Прихрамывала, правда, малость. Ладно, на чужой сторонке и старушка - Божий дар. Ближе к ночи повела она меня к себе. Сама копошится в избе, а я курю этак солидно на крыльце и думаю: ну щас... Зашел в дом. Смотрю, она уже под одеялом. Разделся (тоже солидно, не торопясь), заглотил еще стакан - и к ней. Чувствую: что-то не то, в кровати железяки какие-то. Стащил с нее одеяло - бля, да у нее протез! И фиг заметишь, ведь в штанах была! До того я спьяну перебздел, что сгреб в охапку свое барахло, сиганул в открытое окошко и ломанулся с голой жопой по грядкам куда глаза глядят. Вот точно Расторгуев поет: самоволка-самоволочка, пролетел я, как картоночка. Потом, на трезвую голову думаю: и чего было когти рвать? Да и хрен бы с ним, с протезом... Но в леспромхоз больше не ходил: стремно!

Третьим будешь?

- На летние каникулы я обычно ездил к дядьке. Жил он в поселке городского типа. Хотя это одно название: пыхтел там один какой-то заводик, а так жизнь была почти деревенская. Мы с двоюродными братьями, Сашкой и Колькой были отчаянные парни: то дрались, то клубнику в огородах воровали. А когда подросли, то и забавы у нас стали соответственные. Однажды Сашка целый вечер маялся: ему отчего-то резко понадобилась баба. Была, конечно, в поселке общественная шалава, но этот вариант обломился: к ней ухарь вернулся с зоны. Тут у Сашки созрел план: "Короче, ночью идем к проходной, бабы со второй смены пойдут, кого-нибудь отсношаем". У меня очко сыграло, но братья меня взяли на понт: "Ну ты че, не мужик, в натуре?" Какой там, к черту, мужик - 15-летний сопляк, младше их обоих. Но выглядеть мужиком хотелось, и я на это дело подписался. У проходной мы углядели какую-то молодуху и двинулись за ней следом. Когда она свернула в скверик, Сашка скомандовал: "Давай!" А дальше - за руки, за ноги и в кусты. Она отбивалась, но как-то слабо и молча. Братики мои по очереди припечатали ее к земле и тут же оба исчезли. И я по их примеру сделал дело (в первый раз в жизни!) и уже собирался сквозануть. Но она вцепилась в меня мертвой хваткой: "Ты куда это?" Пинцет, понял я, сейчас меня в ментовку сдадут. Она, однако, мирно села, одернула кофту: "Тьфу, дурачье, трусы порвали..." Потом подняла с земли сумочку и достала сигареты: "Куришь?" Я от страха только и мог, что кивнуть. Мы выкурили по сигарете в полном молчании, и она усмехнулась: "Ну, кавалер, давай провожай теперь!" И я покорно пошел за ней, слушая бабью жалобу, которую понял лишь много лет спустя: "Понимаешь, я ведь одна, муж по пьянке под тепловоз попал, третий год х... только во сне вижу. Мужики все женатые, свяжись с кем - бабы окна побьют. А тут хоть так..." У ее дома горел фонарь, и глянув на меня, она охнула: "Господи, грязный-то какой! Пошли ко мне, почистишься. Меня, кстати, Светой звать. А тебя?" В общем, домой я вернулся только под утро...

Филипп Кропотов, «Сердцеед»